Неточные совпадения
Сергей Иванович пожал только
плечами, выражая этим жестом удивление тому, откуда теперь явились в их споре эти березки, хотя он тотчас же понял то, что хотел сказать этим его
брат.
Старшая девочка, лет девяти, высокенькая и тоненькая, как спичка, в одной худенькой и разодранной всюду рубашке и в накинутом на голые
плечи ветхом драдедамовом бурнусике, сшитом ей, вероятно, два года назад, потому что он не доходил теперь и до колен, стояла в углу подле маленького
брата, обхватив его шею своею длинною, высохшею как спичка рукой.
Дмитрий явился в десятом часу утра, Клим Иванович еще не успел одеться. Одеваясь, он посмотрел в щель неприкрытой двери на фигуру
брата. Держа руки за спиной, Дмитрий стоял пред книжным шкафом, на сутулых
плечах висел длинный, до колен, синий пиджак, черные брюки заправлены за сапоги.
— Идем, — сказал Лютов, хлопнув его по
плечу, и обратился к Самгину: — Если б не он — избили бы меня. Идем,
брат! Полотенце? Сейчас, подожди…
— Чтоб стоять под снегом и дождем, — пробормотал Дмитрий Самгин, обняв
брата за талию. Клим оттолкнул его движением
плеча, продолжая крикливо...
Дмитрий посмотрел на нее, на
брата и, должно быть, сжал зубы, лицо его смешно расширилось, волосы бороды на скулах встали дыбом, он махнул рукою за
плечо свое и, шумно вздохнув, заговорил, поглаживая щеки...
— Н-нет,
братья, — разрезал воздух высокий, несколько истерический крик. Самгин ткнулся в спину Туробоева и, приподнявшись на пальцах ног, взглянул через его
плечо, вперед, откуда кричал высокий голос.
— Не верьте ему, — кричала Татьяна, отталкивая
брата плечом, но тут Любаша увлекла Гогина к себе, а Варвара попросила девушку помочь ей; Самгин был доволен, что его оставили в покое, люди такого типа всегда стесняли его, он не знал, как держаться с ними.
Было около полуночи, когда Клим пришел домой. У двери в комнату
брата стояли его ботинки, а сам Дмитрий, должно быть, уже спал; он не откликнулся на стук в дверь, хотя в комнате его горел огонь, скважина замка пропускала в сумрак коридора желтенькую ленту света. Климу хотелось есть. Он осторожно заглянул в столовую, там шагали Марина и Кутузов,
плечо в
плечо друг с другом; Марина ходила, скрестив руки на груди, опустя голову, Кутузов, размахивая папиросой у своего лица, говорил вполголоса...
Cousin, [Двоюродный
брат (фр.).] который оставил ее недавно девочкой, кончил курс ученья, надел эполеты, завидя ее, бежит к ней весело, с намерением, как прежде, потрепать ее по
плечу, повертеться с ней за руки, поскакать по стульям, по диванам… вдруг, взглянув ей пристально в лицо, оробеет, отойдет смущенный и поймет, что он еще — мальчишка, а она — уже женщина!
—
Брат! — заговорила она через минуту нежно, кладя ему руку на
плечо, — если когда-нибудь вы горели, как на угольях, умирали сто раз в одну минуту от страха, от нетерпения… когда счастье просится в руки и ускользает… и ваша душа просится вслед за ним… Припомните такую минуту… когда у вас оставалась одна последняя надежда… искра… Вот это — моя минута! Она пройдет — и все пройдет с ней…
— Я очень обрадовалась вам,
брат, все смотрела в окно, прислушиваясь к стуку экипажей… — сказала она и, наклонив голову, в раздумье, тише пошла подле него, все держа свою руку на его
плече и по временам сжимая сильно, как птицы когти, свои тонкие пальцы.
—
Брат, что с тобой! ты несчастлив! — сказала она, положив ему руку на
плечо, — и в этих трех словах, и в голосе ее — отозвалось, кажется, все, что есть великого в сердце женщины: сострадание, самоотвержение, любовь.
— Вот хорошо-то, что поймал тебя! А то никого в городе нет. Ну,
брат, а ты постарел, — говорил он, выходя из пролетки и расправляя
плечи. — Я только по походке и узнал тебя. Ну, что ж, обедаем вместе? Где у вас тут кормят порядочно?
Почему-то заприметил вдруг, что
брат Иван идет как-то раскачиваясь и что у него правое
плечо, если сзади глядеть, кажется ниже левого.
Княгиня подозвала ее и представила моему отцу. Всегда холодный и неприветливый, он равнодушно потрепал ее по
плечу, заметил, что покойный
брат сам не знал, что делал, побранил Химика и стал говорить о другом.
Брат почувствовал себя чем-то вроде Атласа, держащего на
плечах ровенское небо.
— Ну,
брат, удивил! — говорил Харитон Артемьич, хлопая его по
плечу. — Придумать, так не придумать такого патрета… да-а!.. И угораздило тебя, Илья Фирсыч!
Как деревянные, стояли за стулом дети дяди Михаила,
брат и сестра,
плечом к
плечу.
— А я,
брат, продолжаю не постигать, — задумчиво заметил генерал, несколько вскинув
плечами и немного расставив руки.
— Нет, это он так, давал мне свой посмотреть, господин профессор, — нашелся Иконин, и опять слово господин профессор было последнее слово, которое он произнес на этом месте; и опять, проходя назад мимо меня, он взглянул на профессоров, на меня, улыбнулся и пожал
плечами, с выражением, говорившим: «Ничего,
брат!» (Я после узнал, что Иконин уже третий год являлся на вступительный экзамен.)
— Батька! — сказал он, ударив его широкою лапой по
плечу, — пробазарил ты свою голову, стал нашим
братом; так выпьем вместе да поцелуемся!
— Хитер же ты,
брат! — перебил Перстень, ударив его по
плечу и продолжая смеяться, — только меня-то напрасно надувать вздумал! Садись с нами, — прибавил он, придвигаясь к столу, — хлеб да соль! На тебе ложку, повечеряем; а коли можно помочь князю, я и без твоих выдумок помогу. Только как и чем помочь? Ведь князь-то в тюрьме сидит?
И сосну на
плечо взвалил,
А на другое для совета
Злодея
брата посадил...
Один приходился ей близким человеком: это был ее
брат, Матвей Дышло, родной правнук Лозинского-Шуляка, бывшего гайдамака, — человек огромного роста, в
плечах сажень, руки, как грабли, голова белокурая, курчавая, величиною с добрый котел, — настоящий медведь из пущи.
На конце ее не длинной, но толстой, жесткой черной косы, лежавшей между
плеч худой спины, был привешен серебряный рубль; такие же черные, смородинные глаза, как у отца и
брата, весело блестели в молодом, старавшемся быть строгим лице.
— Ну что,
брат Евграф Ларионыч, что там, у вас, нового? — спросил дядя и крепко ударил его по
плечу, заметив, что мнительный старик уже подслушивал наш разговор.
Потом подошла к
брату с радостною улыбкой, сморщившею всё ее лицо, тронула его за
плечо и начала руками, лицом и всем телом делать ему быстрые знаки.
— Надо,
брат, эту темноту-то свою белоглинскую снимать с себя, — говорил Вукол Шабалин, хлопая Гордея Евстратыча по
плечу. — По-настоящему надо жить, как прочие живут… Первое, одеться надо как следует. Я тебе порекомендую своего портного в Петербурге… Потом надо компанию водить настоящую, а не с какими-нибудь Пазухиными да Колпаковыми. Тут,
брат, всему выучат.
Впереди в светло-голубых кафтанах с белыми ширинками через
плечо ехали верхами двое дружек; позади их в небольших санках вез икону малолетний
брат невесты, которая вместе с отцом своим ехала в выкрашенных малиновою краскою санях, обитых внутри кармазинною объярью; под ногами у них подостлана была шкура белого медведя, а конская упряжь украшена множеством лисьих хвостов.
— Что я поделываю? — переспросил Соломон и пожал
плечами. — То же, что и все… Вы видите: я лакей. Я лакей у
брата,
брат лакей у проезжающих, проезжающие лакеи у Варламова, а если бы я имел десять миллионов, то Варламов был бы у меня лакеем.
Федор похлопал покупателя по
плечу и сказал
брату...
Брат Федор, бывший раньше тихим, вдумчивым и чрезвычайно деликатным, теперь, с видом очень занятого и делового человека, с карандашом за ухом, бегал по амбару, похлопывал покупателей по
плечу и кричал на приказчиков: «Друзья!» По-видимому, он играл какую-то роль, и в этой новой роли Алексей не узнавал его.
— Знаешь что,
брат? — сказал он, вставая и подходя к
брату. — Не мудрствуя лукаво, баллотируйся-ка ты в гласные, а мы помаленьку да полегоньку проведем тебя в члены управы, а потом в товарищи головы. Дальше — больше, человек ты умный, образованный, тебя заметят и пригласят в Петербург — земские и городские деятели теперь там в моде,
брат, и, гляди, пятидесяти лет тебе еще не будет, а ты уж тайный советник и лента через
плечо.
И изрек Боян, чем кончить речь
Песнотворцу князя Святослава:
«Тяжко,
братья, голове без
плеч,
Горько телу, коль оно безглаво».
Мрак стоит над Русскою землей:
Горько ей без Игоря одной.
Бывало, забыв лекции и тетради, сидит он в невеселой гостиной осининского дома, сидит и украдкой смотрит на Ирину: сердце в нем медленно и горестно тает и давит ему грудь; а она как будто сердится, как будто скучает, встанет, пройдется по комнате, холодно посмотрит на него, как на стол или на стул, пожмет
плечом и скрестит руки; или в течение целого вечера, даже разговаривая с Литвиновым, нарочно ни разу не взглянет на него, как бы отказывая ему и в этой милостыне; или, наконец, возьмет книжку и уставится в нее, не читая, хмурится и кусает губы, а не то вдруг громко спросит у отца или у
брата: как по-немецки"терпение"?
С этого времени на нее обильно посыпались неприятности: почти каждый раз, когда она входила в рабочую комнату
брата, к ногам ее падали какие-то брусья, доски, инструменты, задевая то
плечо, то голову ее, отбивая ей пальцы, — горбун всегда предупреждал ее криком...
Вольский расправил плащ, красиво повисший на левом
плече, и правой рукой отстранил Горацио. Горацио играл Новосельский, родной
брат Вольского, на голову выше его, а Марчелло — такой же высокий Никольский.
Главным и единственным ее средством в это время была «Юлочка», и Юлочка, ценою собственного глубокого нравственного развращения, вывезла на своих детских
плечах и мать, и отца, и сестру, и
братьев.
Вера Сергеевна постояла несколько минут и, не снимая своей правой руки с локтя
брата, левую сильно положила на
плечо Долинского, и, нагнувшись к его голове, сказала ласково...
Бабушка и для архиерейского служения не переменила своего места в церкви: она стояла слева за клиросом, с ней же рядом оставалась и maman, а сзади, у ее
плеча, помещался приехавший на это торжество дядя, князь Яков Львович, бывший тогда уже губернским предводителем. Нас же, маленьких детей, то есть меня с сестрою Nathalie и
братьев Аркадия и Валерия, бабушка велела вывесть вперед, чтобы мы видели «церемонию».
— Полно,
брат! по-латыни-та говорить! Не об этом речь: я слыву хлебосолом, и надобно сегодня поддержать мою славу. Да что наши дамы не едут! Я разослал ко всем соседям приглашения: того и гляди, станут наезжать гости; одному мне не управиться, так сестра бы у меня похозяйничала. А уж на будущей неделе я стал бы у нее хозяйничать, — прибавил Ижорской, потрепав по
плечу Рославлева. — Что,
брат, дождался, наконец? Ведь свадьба твоя решительно в воскресенье?
— Пахнет человеком, — сказал я Титу, когда поезд исчез. И потом, положив ему руку на
плечо, я сказал: — Это,
брат, своего рода прообраз. Жизнь… Можно ехать в духоте и вони дальше или идти, как вон те фигуры, в темноту и холод… Или, как Урманов, — остаться на рельсах.
Бывало, только крикнет Александр Княжевич: «Письмо от
брата!», как все мы сейчас окружали его дружною и тесною толпою; лежа друг у друга на
плечах, в глубокой тишине, прерываемой иногда восторженными восклицаниями, жадно слушали мы громогласное чтение письма; даже гимназисты прибегали к нам и участвовали в слушании этих писем.
А Шопенгауэра и Спенсера он третирует, как мальчишек, и отечески хлопает их по
плечу: ну что,
брат Спенсер?
Встряхивая кудрями, он расправлял
плечи, выгибал грудь и, дерзко прищурив глаза, смотрел на
братьев, на невестку. Наталья сторонилась его, точно боясь в нём чего-то, говорила с ним сухо.
Пётр толкнул собаку ногою, представив коротенькую, горбатую фигуру
брата, целующего женскую рубаху; это было и смешно и вынудило у него брезгливый плевок. Но тотчас ушибла, оглушила жгучая догадка; схватив дворника за
плечи, он встряхнул его, спросил сквозь зубы...
Чья-то рука легла на мое
плечо и несколько раз меня толкнула… Я открыл глаза и, при слабом свете одинокой свечи, увидел пред собою Фустова. Он испугал меня. Он качался на ногах; лицо его было желто, почти одного цвета с волосами; губы отвисли, мутные глаза глядели бессмысленно в сторону. Куда девался их постоянно ласковый и благосклонный взор? У меня был двоюродный
брат, который от падучей болезни впал в идиотизм… Фустов походил на него в эту минуту.
День за днем идет, мелькая,
А царевна молодая
Все в лесу, не скучно ей
У семи богатырей.
Перед утренней зарею
Братья дружною толпою
Выезжают погулять.
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сарачина в поле спешить,
Иль башку с широких
плечУ татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
А хозяюшкой она
В терему меж тем одна
Приберет и приготовит.
Им она не прекословит,
Не перечут ей они.
Так идут за днями дни.
— Посмотри-ка,
брат, какие плечи-то… тово…